Оставить след, почти не уходя,
Почти не приходя, не зная края,
Оставить след, почти не умирая,
Стекая в губы струями дождя,
Оставить след на пасмурном стекле,
Где облака дрожат у книжной полки
И музыки старинные осколки
Важнее, чем причастие и хлеб,
Оставить прежний мир среди ресниц
Своим последним неприкосновеньем
И отпустить последние мгновенья
Невстречи - как на волю белых птиц,
Оставить…

Я искала Бога
В каждой тени.
Я нашла немного -
Тольку лени,

День, что шел на убыль,
Безнадегу,
Золотые губы
И дорогу.

Но (когда не помню -
Стала старше)
Топал как-то пони
В парке маршем.

Я дала немного -
Корку хлеба.
Приласкала Бога.
Вот и Небо.

Когда похмелье горько и светло,
И нет тебя, и ничего не надо,
И гроздья золотого винограда
Стучатся в запотевшее стекло,

И жажда утоляется водой,
А голод рыжей долькой апельсина,
Мир безупречен – только половина,
И – все что было – было только до,

Когда похмелье горько и светло…

Когда я на земле совсем одна,
И руки так пусты, как эта осень,
И так спокойны, что уже не просят
Прикосновенья или же вина,

Я проплываю собственной бедой
По чьим-то судьбам, голосам и лицам,
По дню, что морщит воздух и двоится
Под мутным небом, словно под водой,

Когда я на земле совсем одна…

И темной дачи сохнет пустота –
Легчайшее старушечее тело,
И все, что я когда-нибудь хотела –
Всего мазки на паперти холста,

Всего мазки на запертом стекле –
Вот голубой, вот черный, мутно-красный,
И все, что неизбежно и напрасно –
Как искры в затухающей золе,

И темной дачи сохнет пустота…

Когда похмелье горько и светло,
И не дрожанье рук – дрожанье веток,
Уйду под клены, в розовые тенты,
И разобью сознания стекло,

Босой ногою наступлю на сук,
Чтобы почувствовать, как кровь струится в землю,
И все возьму с собой, и все приемлю,
И все с сердечным ритмом унесу.

В моих дворцах зола да позолота,
Насмешки у служанок да толчки.
Да старый слух, что нынче снова кто-то
У батюшки просил моей руки.

Горит свеча. На небе оплывают
Желтеющие лунные рога.
Мой пастушок, Мартынка, так бывает-
Я выучила сказки и снега.

Мой пастушок, Мартынка, прокаженный,
Ты где-то в полустершихся словах,
В глазах толпы стократно отраженный,
Как я в венецианских зеркалах.

И снова мой жених пойдет на плаху
За то, что оказался не тобой,
Что не отдал последнюю рубаху...
...За то, что предпочел меня любой.

Все что знаю
Сто лет одиночества твоих губ
Сто лет на игле твоего голоса

Моя любовь тебя не сохранит,
Но тихо встанет возле изголовья.
Моя любовь фонарной белой кровью
Прольется на темнеющий гранит.

Моя любовь - лишь бедные слова
И холод вечеров у век прикрытых,
Моя любовь - обшарпанные плиты
И через них растущая трава.

Моя любовь - печаль твоих дворов,
Бессмысленная, гулкая, простая,
И девочка, что ждет тебя, листая
Скучнейший из газетных номеров.

Моя любовь - последняя верста,
И Аннушка свое пролила масло.
Как свет звезды, которая погасла,
Мой карандаш касается листа.

Все это бред. Всего лишь тихий бред,
В котором нет ни смысла, ни сомненья.
Но вновь любовь к ногам ложится тенью
Одной из Богом созданных планет.

Твоя рука касается лица,
Чтобы смахнуть всю боль, как мирозданье.
А за окном сквозь призрачные зданья
Проглядывает замысел Творца.

Ю. С.

Ты смотришь чуть наискосок,
Куда-то в тень.
И бесконечно невесом
Уходит день.

И бесконечно одинок
Чужой уют.
И в рюмке вместо водки сок,
Грейпфрут, грейпфрут…

Застолье, пьяный смех, слова
У кромки лжи.
А ты беспечна и жива
Среди чужих,

Среди всех тех, кто не поймет
И не простит.
И тают сумерки как лед
В твоей горсти.