Используются технологии uCoz
Станислав Лем. Звездные дневники Ийона Тихого.
ПУТЕШЕСТВИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
19.VIII. Отдал ракету в ремонт. Прошлый раз слишком близко подошел к Солнцу; весь лак облез. Завмастерской советует перекрасить в зеленый цвет. Еще не знаю. До обеда приводил в порядок коллекцию. В меху красивейшего гаргауна полно моли. Подсыпал нафталина. После обеда - у Тарантоги. Пели марсианские песни. Взял у него "Два года меж курдлей и осьмиолов" Бризарда. Читал до утра - страшно интересно. 20.VIII. Согласился на зеленый цвет. Заведующий убеждает купить электрический мозг. У него один есть, вполне приличный, почти не бывший в употреблении. Говорит, без мозга никто теперь не отправится дальше Луны. Пока не решил - расход все же немалый. После обеда читал Бризарда, до самого вечера. Захватывающее чтение. Даже стыдно, что ни разу не видел курдля. 21.VIII. С утра - в мастерской. Заведующий показал мне мозг. И в самом деле, приличный, с батареей анекдотов на пять лет. "Вы просмеетесь самое долгое путешествие", - пообещал заведующий. Когда батарея кончится, можно ее заменить. Велел покрасить рули в красный цвет. Что же до мозга - еще подумаю. До полуночи читал Бризарда. Не поохотиться ли самому? 22.VIII. В конце концов купил этот мозг. Велел вмонтировать его в стену. Завмастерской Говорит, я сэкономлю кучу денег. Ведь за посадку на планетах обычно требуют въездную пошлину. А если у вас есть мозг, ракету можно оставить в пространстве, чтобы она свободно кружила себе на манер искусственной луны, и дальше идти пешком, не платя ни гроша. Мозг рассчитывает астрономические элементы движения ракеты и сообщает, где потом ее искать. Закончил Бризарда. Почти решился ехать на Энтеропию. 23.VIII. Забрал ракету из мастерской. Выглядит чудно, только рули не гармонируют с остальным. Перекрасил сам в желтый цвет. Много лучше. Взял у Тарантоги том "Космической энциклопедии" на "Э" и выписал статью об Энтеропии. Вот она: "ЭНТЕРОПИЯ, 6-я планета двойного (красного и голубого) солнца в созвездии Тельца. 8 континентов, 2 океана, 167 действующих вулканов, 1 оргаст (см. ОРГАСТ). Сутки 20-часовые, климат теплый, условия для жизни хорошие, кроме периода смега (см. СМЕГ). Обитатели: а) Господствующая раса - ардриты, существа разумные многопрозрачногранные симметричные непарноотростковые (3), вид Siliconoidea, отряд Polytheria, класс Luminifera. Как и все политерии (см.), ардриты подвержены произвольному периодическому расщеплению. Создают семьи шаровидного типа. Система правления: градархия II-В, с введенным 340 лет назад Пенитенциарным Трансмом (см. ТРАНСМ). Высокоразвитая промышленность, главным образом пищевая. Основные статьи экспорта: фосфоризованные манубрий, сердцеклеты и лаудамы нескольких десятков сортов, рифленые и слегка опаленные. Столица: Этотам, 1400 000 жителей. Осн. промышленные центры: Гаупр, Друр, Арбагеллар. Культура люминарная с признаками старогрибизма вследствие впитывания реликтов цивилизации фитогозиан (грибковцев, см.), истребленных ардритами. В последние годы все большую роль в общественной и культурной жизни играют сепульки (см.). Верования: господствующая религия - монодрумизм. Согласно М., мир сотворен Множественным Друмой, принявшим облик Прадавней Плюквы, из к-й народились солнца и планеты во главе с Энтеропией. Ардриты возводят плюкированные храмы, постоянные и складные. Кроме монодрумизма имеется несколько сект, важнейшая из них - плакотралы. Плакотралы (см.) не верят ни во что, кроме Экзальтиды (см. ЭКЗАЛЬТИДА), да и то не все. Искусство: танцы (катальные), радиоакты, сепуление, околесная драма. Архитектура: в связи со смегом - пневматическо-дмесевая. Пневмоскребы достигают 130 этажей. На иск. лунах постройки, как правило, овицеллярные (яйцевидные). б) Животный мир. Фауна силиконоидального типа, осн. представители: мразивцы, дендроги дребенчатые, асманиты, курдли и скулежные осьмиолы. В сезон смега охота на курдлей и осьмиолов запрещена. Для человека эти животные несъедобны, за исключением курдлей (а у них - только участок зарда, см. ЗАРД). Водная фауна служит сырьем для пищевой промышленности, Осн. представители: инферналии (адюки), глопы, вшавки и сляксы. Достопримечательностью Энтеропии считается оргаст с его сумбуральной флорой и фауной, Единственный его аналог в нашей Галактике - алы в бедревных джунглях Юпитера. Как показали исследование школы проф. Тарантоги, жизнь на Энтеропии зародилась в пределах оргаста, из бальбазиловых залежей. В связи с массовой застройкой суши и вод следует считаться с возможностью скорого исчезновения остатков оргаста. Подпадая под парагр. 6 конвенции об охр. планетных древностей (Codex Galacticus, т. MCCCVII, ч. XXXII, стр. 4670), оргаст подлежит охране; в особенности запрещено топотать его втемную". Здесь мне понятно все, кроме упоминаний о сепульках, трансме и смеге. К сожалению, последний том "Энциклопедии", вышедший из печати, кончается статьей "СИРОП ГРУШЕВЫЙ", так что ни о трансме, ни о смеге там ничего нет. Все-таки я пошел к Тарантоге, чтобы прочесть о сепульках. Нашел следующие краткие сведения: "СЕПУЛЬКИ - важный элемент цивилизации ардритов (см.) с планеты Энтеропия (см.). См. СЕПУЛЬКАРИИ". Я последовал этому совету и прочел: "СЕПУЛЬКАРИИ - устройства для сепуления (см.)". Я поискал "Сепуление"; там значилось: "СЕПУЛЕНИЕ - занятие ардритов (см.) с планеты Энтеропия (см.). См. СЕПУЛЬКИ". Круг замкнулся, больше искать было негде. Ни за что на свете я не признался бы Тарантоге в подобном невежестве, а никого другого спросить не могу. Жребий брошен - еду на Энтеропию. Отправляюсь через три дня. 28.VIII. Стартовал ровно в два, сразу после обеда. Никаких книг не взял, ведь у меня теперь есть этот мозг. До самой Луны слушал его анекдоты. Насмеялся вдоволь. Потом ужин, и спать. 29.VIII. Похоже, простудился в лунной тени- все время чихаю. Принял аспирин. По курсу - три товарные ракеты с Плутона; машинист телеграфировал, чтобы я пропустил их. Спросил, что за груз; думал, Бог знает что, а это обыкновенные брындасы. И тотчас же - "скорая" с Марса, набитая до отказа. Я видел в окна - пассажиры один на другом, как селедки. Мы махали друг другу платочками, пока еще что-то было видно. До ужина слушал анекдоты. Бесподобно, только чихаю без перерыва. 30.VIII. Прибавил скорость. Мозг работает как часы. У меня даже диафрагма стала побаливать. После двух поймал радиосигнал, посланный Поповым в 1896 году. Я таки порядочно отмахал от Земли. 31 .VIII. Солнце уже едва различимо. Перед обедом - прогулка вокруг ракеты, чтобы ноги не затекли. До вечера- анекдоты. Похоже, завмастерской давал мозгу старые юмористические журналы и только сверху добавил горсточку острот посвежее. Я забыл о картошке, которую поставил в атомный котел, и она вся сгорела. 32.VIII. Из-за скорости время удлиняется - пора бы быть сентябрю, а тут все август да август. В окне начало что-то мигать. Думал, уже Млечный Путь, а это всего лишь лак облезает. Халтурщики чертовы! 34.VIII. Неужто конца не будет этому августу? До обеда драил ракету. Скука ужасная. Потом - сразу в каюту, к мозгу. Вместо смеха меня одолела такая зевота, что даже испугался за челюсти. По правому борту астероид. Пролетая мимо него, заметил какие-то белые точки. В бинокль увидел, что это таблички с надписью: "Не высовываться!" С мозгом что-то неладно - рассказывая анекдоты, глотает самую соль. 3.Х. Мозг, кажется, приустал - говорит по слогам. Постепенно к этому привыкаю. Стараюсь побольше сидеть снаружи, только ноги опускаю в ракету - холодновато все же. 7.Х. В половине двенадцатого добрался до космопорта Энтеропии. Ракета порядком разогрелась при торможении. Пришвартовал ее к верхней палубе искусственной луны (она-то и служит космопортом) и пошел внутрь, чтобы уладить формальности. В спиральном коридоре - не протолкнуться; приезжие из самых дальних сторон Галактики прохаживаются, перетекают и прыгают от окошка к окошку. Я встал в очередь за голубым алгольцем, а тот учтивым жестом предостерег меня, чтобы я не слишком приближался к его заднему электрическому органу. За мною сразу же встал молодой сатурниец в бежевом шланговике. Тремя присосками он держал чемоданы, четвертой вытирал пот. Было и в самом деле очень жарко. Когда подошла моя очередь, служащий, прозрачный, как хрусталь, ардрит, изучающе посмотрел на меня, позеленел (ардриты выражают чувства сменой Окраски; зеленая соответствует нашей улыбке) и спросил: - Вы позвоночный? -Да. - Двоякодышащий? - Нет. Только воздухом... - Прекрасно, благодарю вас. Кормежка смешанная? -Да. - С какой планеты, позвольте узнать? - С Земли. - Тогда прошу вас к следующему окошку. Я прошел дальше и, заглянув в окошко, убедился, что передо мною все тот же служащий, вернее, его продолжение. Он листал конторскую книгу. - Ага! Нашел, - сказал он. - Земля... гм, отлично, отлично. Вы к нам туристом или по торговому делу? - Туристом. - Тогда позвольте... Одним присоском он начал заполнять бланк, а другим тем временем подал мне еще один, для подписи, и сказал: - Смег повалит через неделю. Поэтому не откажите в любезности посетить комнату 116; там вами займется наша резервная мастерская. А потом попрошу вас зайти в комнату 67, в фармацевтический пункт. Там вы получите пилюли эвфруглия; принимать их надо каждые три часа, чтобы нейтрализовать вредное для вашего организма радиоактивное излучение нашей планеты... Угодно ли вам светиться во время пребывания на Энтеропии? - Нет, спасибо. - Как желаете. Пожалуйста, вот ваши бумаги. Вы ведь млекососущий, не правда ли? - В некотором роде. - Что ж, приятного вам сосания! Попрощавшись с учтивым служащим, я пошел, как он и советовал, в резервную мастерскую. В яйцеобразном помещении было, как мне сперва показалось, пусто. Там стояло несколько электрических аппаратов, а под потолком брильянтовыми лучами сияла хрустальная люстра, которая, однако, оказалась ардритом, дежурным техником; он тотчас спустился ко мне. Я сел в кресло, а техник, развлекая меня разговором, произвел какие-то измерения и сказал: - Благодарю, ваш бутон получат все инкубатории на планете. Если во время смега с вами что-нибудь станется, можете быть совершенно покойны... мы немедленно доставим резерв. Я не вполне понимал, о чем он толкует, но многолетние странствия научили меня сдержанности. Нет ничего тягостнее для обитателей какой угодно планеты, нежели объяснять чужаку местные обычаи и привычки. В фармацевтическом кабинете я снова встал в очередь; продвигалась она очень быстро, и вскоре проворная ардритка в фаянсовом абажуре вручила мне порцию пилюль. Еще одна мелкая таможенная формальность (я уже не рискнул положиться на электрический мозг), и с визой в руке я вернулся на верхнюю палубу. Тотчас за луной начиналась космотрасса, прекрасно ухоженная, с большими рекламными надписями по сторонам. Промежуток между буквами составляет тысячи километров, но при нормальной езде слова мелькают так быстро, будто читаешь газету. Какое-то время я читал с любопытством, например: "Охотники! Пользуйтесь только ловецкой пастой МНЯМ!", или: "Хочешь быть веселым - плюй на осьмиолов!" и т. п. В семь вечера я приземлился на этотамском космодроме. Голубое солнце только что зашло. В лучах красного, стоявшего еще довольно высоко, все вокруг пламенело, словно охваченное пожаром, - необыкновенное зрелище. Неподалеку от моей ракеты величественно опустился галактический крейсер. Рядом с его хвостом разыгрывались трогательные сцены встреч. Разъединенные на долгие месяцы ардриты с радостными восклицаниями падали друг другу в объятия, а затем все - отцы, матери, дети - соединялись, нежно обнявшись, в шары, пылавшие на солнце ярким румянцем, и спешили к выходу. Я двинулся вслед за катившимися в завидной гармонии семьями; тут же за космодромом была остановка гламбуса, в который я и сел. Экипаж этот, украшенный вверху золотыми буквами, которые составляют надпись: "ПАСТА РАУС САМА ОХОТИТСЯ!", весьма схож со швейцарским сыром: в дырках побольше размещаются взрослые, в маленьких дырочках - детвора. Только я сел, как гламбус тронулся. Окруженный его кристаллической мякотью, над собой, под собой и вокруг себя я видел радушно подсвеченные, разноцветные силуэты попутчиков. Я сунул руку в карман за томиком Бедекера - пора уже было познакомиться с его указаниями, - но как же я был удивлен, обнаружив у себя в руках выпуск, посвященный планете Энтевропии, удаленной на три миллиона световых лет от места, в котором я находился. Нужный выпуск остался дома. Проклятая рассеянность! Не оставалось ничего другого, как пойти в этотамское представительство известного астронавтического агентства "ГАЛАКС". Любезный кондуктор, к которому я обратился, тотчас остановил гламбус, указал присоском на огромное здание и на прощанье дружески переменился в лице. С минуту я стоял неподвижно, наслаждаясь редкостным видом, какой представляли собой центральные кварталы города в наступающих сумерках. Красное солнце только что опустилось за горизонт. Ардриты не знают искусственного освещения, потому что светятся сами. Проспект Мрудр, на котором я вышел, переполняло мерцанье прохожих; какая-то молодая ардритка кокетливо вспыхнула и помигала мне золотистыми полосками под своим абажуром, но затем - как видно, распознав чужеземца, - смущенно пригасла. Ближние и дальние здания искрились и разгорались жильцами, которые возвращались домой; в глубине храмов лучились в молитвенном экстазе толпы прихожан; в проемах лестничных клеток с бешеной скоростью радужно переливались дети; все это было так восхитительно, так живописно, что просто не хотелось уходить, но я боялся, что "Галакс" закроется. В вестибюле агентства меня направили на двадцать третий этаж, в провинциальный отдел. Увы, такова печальная, но непреложная истина: Земля затеряна в мало кому известной, заколоченной досками космической глуши! Сотрудница, к которой я обратился, потускнела, смешавшись, и объяснила, что "Галакс", к сожалению, не располагает ни путеводителями, ни маршрутами для землян, поскольку те посещают Энтеропию не чаще одного раза в столетие. Взамен она предложила мне руководство для юпитериан, сославшись на общее солнечное происхождение Юпитера и Земли. Я взял его за неимением лучшего и попросил зарезервировать мне номер в "Космонии". Я также записался на охоту, которую устраивал "Галакс", и вышел на улицу. Неудобство моего положения заключалось в том, что сам я не светился; поэтому, встретив на перекрестке ардрита-регулировщика, я подошел к нему и в его свете перелистал полученный справочник. Как и следовало ожидать, там сообщалось, где можно запастись метановыми продуктами, куда девать щупальца на официальных приемах, и так далее. Швырнув руководство в мусорную урну, я остановил проезжавший мимо эборет и велел ехать в квартал пневмоскребов. Эти великолепные чашевидные здания уже издалека сверкали разноцветными огоньками ардритов, предававшихся радостям семейной жизни, а в конторах дивно переливались яркие ожерелья служащих. Я отпустил эборет и пошел пешком; когда я с восхищением разглядывал возвышавшийся над площадью пневмоскреб Главсупа, оттуда вышли двое сотрудников - должно быть, важные птицы, судя по их особенно яркому блеску и красным гребешкам вокруг абажура. Они остановились неподалеку, и я услышал их разговор: - Пригас обрамленцев уже отменен? - спрашивал один из них, высокий, весь в орденах. Второй в ответ посветлел и сказал: - Нет. Начальник говорит, что мы сорвем план, а все из-за Грудруфса. Не остается, мол, ничего другого, как переиначить его. - Грудруфса? - Ну да. Первый померк - только его ордена продолжали светиться радужными венчиками - и, понизив голос, заметил: - Вот запузырится он, бедолага! - Пускай пузырится, это ему все равно не поможет. А то порядка никакого не будет. Не затем столько лет трансмутируют всяких субчиков, чтобы больше было сепулек! Заинтригованный, я невольно приблизился к беседующим, но те, замолчав, отошли. Странно, но лишь теперь до моего слуха стало доноситься слово "сепульки". Я бродил по тротуарам, стремясь окунуться в ночную жизнь столичного города, и из перекатывающихся толп до меня все чаще долетало это загадочное слово, произносимое сдавленным шепотом или же страстно выкрикиваемое; оно виднелось на рекламных шарах, извещавших об аукционах и распродажах антикварных сепулек, и в огненных неоновых надписях, рекламирующих модные сепулькарии. Напрасно силился я понять, что бы это могло быть; наконец около полуночи, освежаясь курдельными сливками в баре на восьмидесятом этаже универмага, я услышал в исполнении ардритской певички шлягер "Ах, сепулька-крохотулька", и любопытство разобрало меня до такой степени, что я спросил подошедшего кельнера, где можно приобрести сепульку. - Напротив, - ответил он машинально, выписывая счет. Потом взглянул на меня внимательнее и слегка потемнел. - Вы один? - спросил он. - Да. А что? - Так, ничего. Мелких нет, извините. Я отказался от сдачи и спустился на лифте вниз. Действительно, прямо напротив сияла огромная реклама сепулек; толкнув стеклянную дверь, я очутился в пустом в эту пору магазине. Я подошел к прилавку и, стараясь казаться невозмутимым, попросил сепульку. - Вам для какого сепулькария? - осведомился продавец, спускаясь со своей вешалки. - Ну, для какого... для обычного, - ответил я. - Как это для обычного? - удивился он. - Мы отпускаем только сепульки с подсвистом... - В таком случае мне одну... - А где ваш фуфырь? - Э, гм... у меня его нет с собой... - Так как же вы возьмете ее без жены? - спросил продавец, испытующе глядя на меня и постепенно мутнея. - У меня нет жены, - неосмотрительно брякнул я. - У вас... нет... жены? - пробормотал, весь почернев, продавец. Он смотрел на меня с ужасом. - И вы хотите сепульку?.. Без жены?.. Его колотила дрожь. Как прибитый, выбежал я на улицу, поймал свободный эборет и в ярости велел гнать в какое-нибудь ночное заведение. Эборет примчал меня в "Мыргиндрагг". Когда я вошел, оркестр как раз умолк. Здесь свисало, пожалуй, сотни три с лишним народу. Я протискивался сквозь толпу, высматривая свободное место; кто-то меня окликнул, я с радостью заметил знакомое лицо - это был коммивояжер, с которым когда-то я свел знакомство на Аутропии. Он висел с женою и дочкой. Я представился дамам и принялся развлекать порядком уже захмелевшее общество, причем время от времени все поднимались с места, чтобы под ритмичную мелодию покататься по паркету. Супруга знакомого так горячо меня уговаривала, что в конце концов и я отвалился выйти на круг; крепко обнявшись, наша четверка покатилась в зажигательном блистанго. По правде сказать, я все-таки не уберегся от ушибов, однако не подавал виду и прикидывался восхищенным. Когда мы возвращались к столику, я задержал коммивояжера и спросил его на ухо о сепульках. - Что, что? - переспросил он. Я повторил вопрос и добавил, что хотел бы купить сепульку. Должно быть, я говорил слишком громко - висевшие рядом поворачивались в нашу сторону и смотрели на меня с помутневшими лицами, а мой знакомый в ужасе сложил присоски. - Побойтесь Друмы, Тихий, - вы же один! - Так что же, - выпалил я уже с некоторым раздражением, - значит, я и сепульку взять не могу? Эти слова прозвучали в наступившей внезапно тишине. Жена знакомого без чувств рухнула на пол, он катнулся к ней, а находившиеся поближе ардриты покатились ко мне, выдавая окраской недружелюбные намерения; в эту минуту появились три кельнера, взяли меня за шиворот и выкинули на улицу. Я был вне себя. Остановив эборет, я велел ехать в отель. Всю ночь я не сомкнул глаз - что-то кололо меня и впивалось в бока; лишь на рассвете я обнаружил причину: не получив разъяснений от "Галакса", гостиничная прислуга, наученная горьким опытом обслуживания постояльцев, прожигающих матрацы до самой сетки, постелила мне на ночь асбест. В утреннем свете печальные инциденты минувшего дня быстро поблекли. Я с радостью встретил представителя "Галакса", который в десять часов прибыл за мной в эборете, полном силков, ведерок с ловецкой пастой и прочего охотничьего снаряжения. - Вы ни разу не ходили на курдля? - осведомился мой проводник, когда экипаж уже мчался вихрем по улицам Этотама. - Нет. Я бы охотно выслушал ваши инструкции... - произнес я с улыбкой. Сохранять полнейшую невозмутимость позволял мне огромный опыт охоты на самую крупную дичь Галактики. - Я к вашим услугам, - любезно отвечал проводник. Это был худощавый стеклолицый ардрит, без абажура, укутанный в темно- синюю ткань, - такой одежды я еще на планете не видел. Он объяснил, что это охотничий костюм, необходимый при выслеживании зверя; то, что я принял было за ткань, оказалось особым веществом, плотно облекающим тело. Иначе говоря, напрысканная одежда, удобная, практичная, а главное, надежно маскирующая естественное свечение ардритов, которое могло бы спугнуть курдля. Проводник достал из папки печатный листок и дал его мне для ознакомления; я сохранил его в своих бумагах. Вот он:
ОХОТА НА КУРДЛЕЙ
Инструкция для чужеземцев В качестве промыслового зверя курдль предъявляет высочайшие требования как к личным качествам охотника, так и к его снаряжению. Поскольку животное это в процессе эволюции приспособилось к метеоритным осадкам, нарастив непробиваемый панцирь, на курдля охотятся изнутри. Для охоты на курдля необходимы: а) на вступительной стадии - паста грунтовочная, соус грибной, лук зеленый, сок и перец; б) на решающей стадии - метелка рисовая, бомба с часовым механизмом. I. Изготовка к охоте. На курдля охотятся с приманкой. Охотник, намазавшись грунтовочной пастой, садится на корточки в канавке оргаста, после чего его посыпают мелко накрошенным зеленым луком и приправляют по вкусу. II. В этом положении следует выжидать курдля. Когда зверь приблизится, нужно, сохраняя спокойствие, схватить обеими руками бомбу, которую держат между колен. Голодный курдль обычно глотает сразу. Если курдль не желает брать, для поощрения можно слегка похлопать его по языку. В случае, если угрожает осечка, некоторые советуют поселиться еще раз, но это рискованный шаг, поскольку курдль может чихнуть. Мало какой охотник пережил чихание курдля. III. Взяв приманку, курдль облизывается и уходит. По проглатывании охотник незамедлительно приступает к активной стадии, то есть при помощи метелки стряхивает с себя лук и приправы, чтобы паста могла свободно проявить свое прочищающее действие; затем настраивает часовой механизм и удаляется возможно быстрее в сторону, противоположную той, откуда прибыл. IV. Покидая курдля, следует стараться упасть на обе руки и ноги, чтобы не расшибиться. Дополнительные замечания: Пользоваться острыми специями запрещено. Запрещено также подкладывать курдлям заведенные и посыпанные луком бомбы. Подобные действия приравнены к браконьерству и караются в качестве такового. На границе охотничьего заказника нас уже поджидал управляющий Ваувр в окружении сверкающего, как хрусталь на солнце, семейства. Он оказался необычайно радушным и гостеприимным хозяином; приглашенные на угощение, мы провели в его доме несколько приятных часов, слушая истории из жизни курдлей и охотничьи воспоминания Ваувра и его сыновей. Вдруг вбежал запыхавшийся гонец и сообщил, что выслеженных курдлей облава погнала в лес. - Курдлей, - пояснил управляющий, - надобно сперва хорошенько погонять, чтобы проголодались! Намазавшись пастой, с бомбой и специями, я двинулся в сопровождении Ваувра и проводника в глубь оргаста. Дорога вскоре исчезла в непроглядной чаще. Мы продвигались с трудом, время от времени обходя следы курдлей, похожие на ямы пятиметровой ширины. Шли мы довольно долго. Вдруг земля задрожала, и проводник остановился, показывая присоском, чтобы мы замолчали. Послышалось громыханье, словно где-то за горизонтом бушевала гроза. - Слышите? - шепнул проводник. - Слышу. Это курдль? - Он самый. Бобчит. Теперь мы двигались медленней и осторожней. Грохот стих; оргаст погрузился в молчание. Наконец сквозь чащу показалась обширная поляна. На ее краю мои спутники нашли подходящее место, приправили меня и, удостоверившись, что метелка и бомба у меня наготове, отошли на цыпочках, напоследок велев мне сохранять терпение. Довольно долго стояла полная тишина, нарушаемая только чмоканьем осьмиолов; ноги у меня изрядно уже затекли, как вдруг почва заколебалась. Вдалеке я заметил движение - верхушки деревьев у края поляны вздрагивали и стремительно клонились к земле, обозначая путь зверя. Похоже, это был недурственный экземпляр. И точно, вскоре курдль высунулся из чащи, переступил через поваленные стволы и двинулся прямо ко мне, величественно колыхаясь и с шумом принюхиваясь. Я хладнокровно ждал, зажав в руках ушастую бомбу. Курдль остановился в каких- нибудь пятидесяти метрах от меня. В его наполовину прозрачной утробе явственно виднелись останки множества охотников, которым не повезло. Какое-то время курдль размышлял. Я уже испугался, что он повернет обратно, но тут он подошел и отведал меня. Я услышал глухое чавканье, и земля ушла у меня из-под ног. "Ага! Наша взяла!" - успел я подумать. В курдле было вовсе не так темно, как мне сперва показалось. Отряхнувшись, я поднял тяжелую бомбу и принялся настраивать часовой механизм; рядом послышалось чье-то покашливанье. Я поднял голову и с удивлением увидел перед собой незнакомого ардрита, как и я, склонившегося над бомбой. Застыв, мы смотрели друг на друга. - Что вы тут делаете? - спросил я первым. - Охочусь на курдля, - отвечал он. - Я тоже, но прошу вас, не обращайте на меня внимания. Вы были тут раньше. - Ничего подобного, - возразил он, - вы чужестранец. - Ну так что же, - не уступал я, - я сохраню свою бомбу на другой раз. Ради Бога, пусть вас не смущает мое присутствие. - Ни за что на свете! - воскликнул он. - Вы наш гость. - Я прежде всего охотник. - А я прежде всего хозяин и не позволю, чтобы из-за меня вам пришлись отказаться от этого курдля! Настоятельно прошу вас поторопиться - паста уже начинает действовать! И верно, курдль становился все неспокойнее; даже сюда доходило его мощное пыхтение, словно работали десятки паровозов одновременно. Видя, что ардрита мне не переубедить, я включил часовой механизм и посторонился, уступая место своему новому товарищу, но тот попросил меня идти первым. Вскоре мы покинули курдля. Падая с высоты третьего этажа, я слегка повредил щиколотку. Курдль, которому явно полегчало, ринулся в чащу, ломая с ужасным шумом деревья. Внезапно раздался чудовищный грохот, и все утихло. - Наповал! Поздравляю от всей души! - закричал охотник, дружески пожимая мне руку. Тут подошли проводник с управляющим. Уже (смеркалось, и нужно было спешить с возвращением; управляющий обещал мне собственноручно сделать из курдля чучело и отправить его на Землю с ближайшей грузовой ракетой. 5.ХI. За четыре дня не записал ни слова, так был занят. Каждое утро - особы из Комитета по Культурным Связям с Космосом, музеи, выставки, радиоакты, а после обеда - визиты, официальные приемы и речи. Изрядно устал. Представитель ККСК, который меня опекает, сказал вчера, что ожидается смег, а я забыл спросить, что это значит. В плане у меня встреча с профессором Зазулем, видным ардритским ученым, только еще не знаю когда. 6.ХI. Утром проснулся от ужасного грохота. Соскочил с кровати и вижу: над городом вздымаются столбы дыма и пламени. Позвонил в бюро информации отеля - что происходит? - Ничего особенного, - ответила телефонистка, - можете не беспокоиться, это всего лишь смег. - Смег? - Ну да, сезонный метеоритный град; он выпадает у нас каждые десять месяцев. - Но ведь это ужасно! - воскликнул я. - Может быть, мне спуститься в убежище?! - О, никакое убежище не выдержит попадания метеорита. Но ведь у вас, как и у каждого, есть резерв, так что можете не беспокоиться. - Что еще за резерв? - спросил я, но телефонистка уже положила трубку. Я быстро оделся и вышел на улицу. Движение было вполне обычное; спешили куда-то прохожие, катились на службу чиновники, полыхая многоцветными орденами, а в садиках, разгораясь и распевая, играли дети. Взрывы становились все реже, и лишь откуда-то издалека доносился размеренный гул. Я подумал, что смег, должно быть, не так уж и страшен, раз никто его даже не замечает, и поехал, как было намечено, в зоологический сад. Показывал мне его директор, худой, нервный ардрит с прекрасным отливом. Этотамский зоосад содержится в большом порядке; директор с гордостью сообщил, что у них есть коллекции животных из самых отдаленных частей Галактики, включая земную дичь. Растроганный, я захотел взглянуть на нее. - Сейчас это, к сожалению, невозможно, - ответил директор и, заметив мой вопросительный взгляд, добавил: - У них мертвый час! Были немалые трудности с акклиматизацией, я даже боялся, что в живых не останется ни одного экземпляра; к счастью, разработанная нашими учеными витаминизированная диета дала превосходные результаты. - Вот как? А что это, собственно, за животные? - Мухи. Вы любите курдлей? Он смотрел на меня как-то особенно, выжидающе, и я, стараясь продемонстрировать искренний энтузиазм, ответил: - О, очень люблю, они удивительно милые! Он посветлел. - Это хорошо. Мы пойдем к ним, но сначала я вас на минуту оставлю. Он вскоре вернулся, обмотанный альпинистской веревкой, и провел меня в курдельный загон, обнесенный девяностометровой стеной. Отворив ворота, он пропустил меня первым. - Можете идти спокойно, - сказал он, - мои курдли совершенно ручные. Перед нами было искусственное оргастбище; здесь паслось шесть или семь курдлей - отборные экземпляры, гектара в три каждый. Самый крупный подошел на голос директора и подставил нам хвост. Ступив на курдля, директор пригласил и меня; я последовал его примеру. Когда крутизна стала слишком большой, директор размотал веревку и велел мне обвязать ее вокруг пояса. Так, в связке, мы восходили около двух часов. На вершине курдля директор уселся в молчании, явно взволнованный. Я тоже молчал - из уважения к его чувствам. Через некоторое время он произнес: - Взгляните, правда, прекрасный вид? Действительно, под нами раскинулся чуть ли не весь Этотам с его площадями, храмами и пневмоскребами; по улицам тянулись прохожие, крохотные, как муравьи. - Вы очень привязаны к курдлям? - спросил я тихо, видя, как ласково поглаживает он спину животного у самой вершины. - Я люблю их, - просто сказал директор и взглянул мне прямо в лицо. - Ведь курдли - колыбель нашей цивилизации, - добавил он и, немного подумав, продолжал: - Когда-то тысячелетья назад, не было у нас ни городов, ни великолепных домов, ни техники, ни резервов... Тогда эти добродушные, могучие существа выпестовали нас, спасая от смертоносного смега. Без курдлей ни один ардрит не дожил бы до прекрасных нынешних дней; и что же? Сегодня на них охотятся, истребляют и травят их - какая чудовищная, какая черная неблагодарность! Я не смел прерывать его. Преодолевая волнение, он заговорил снова: - Как же я ненавижу этих охотников, которые подлостью воздают за добро! Вы, верно, видели рекламу курдельной охоты? - Да, конечно. Пристыженный словами директора до глубины души, я весь дрожал, опасаясь, что он дознается о моем недавнем поступке; ведь я собственными руками уложил курдля. Чтобы отвлечь внимание собеседника от этой опасной темы, я спросил: - Вы действительно столь многим обязаны им? А я и не знал... - Как это - вы не знали? Но ведь курдли носили нас в своем чреве двадцать тысяч лет! Обитая в них, огражденные их мощными панцирями от губительного метеоритного града, наши предки стали тем, что вы видите ныне: существами разумными, прекрасными, светящимися в темноте. И вы об этом не знали? - Я чужеземец... - прошептал я, мысленно поклявшись никогда не поднимать руку на курдля. - Ну да, ну да...- пробормотал, не слушая меня, директор и встал. - Увы, пора возвращаться: меня призывают мои обязанности... Из зоосада я поехал эборетом в "Галакс", где мне обещали оставить билет на вечернее представление. В центре опять громыхало, все чаще и все оглушительней. Над крышами вздымались столбы дыма, сквозь который пробивался огонь. Видя, что прохожие не обращают на это внимания, я молчал, пока эборет наконец не остановился у "Галакса". Дежурный спросил, как мне понравился зоо. - Ну да, там очень мило, но... о Боже! Весь "Галакс" подпрыгнул. Два здания напротив - в окно я видел их как на ладони - разлетелись от попадания метеорита. Меня, оглохшего, отшвырнуло к стене. - Ничего, - сказал служащий. - Побудете у нас подольше и привыкнете. Пожалуйста, вот ваш биле... Он не докончил. Сверкнуло, прогрохотало, взметнулась пыль, а когда она осела, вместо своего собеседника я увидел огромную дыру в полу. Я окаменел. Не прошло и минуты, как несколько ардритов в комбинезонах заделали дыру и прикатили тележку с большим свертком. Когда его развернули, передо мною предстал дежурный с билетом в руке. Он стряхнул с себя обрывки упаковочной бумаги и, устраиваясь на вешалке, сказал: - Вот ваш билет. Я же говорил, напрасно волнуетесь. В случае чего любого из нас продублируют. Вас удивляет наше спокойствие? Что ж, за тридцать тысяч лет привыкнешь. Если желаете пообедать, наш ресторан уже открыт. Внизу, слева от входа. - Спасибо, что-то нет аппетита, - ответил я и, слегка пошатываясь, вышел под неумолчные взрывы и громыханье. Вдруг меня охватил гнев. "Не дождетесь вы, чтоб землянин испугался"! - подумал я и, взглянув на часы, велел эборету ехать в театр. По дороге в эборет угодил метеорит; я взял другой. Там, где вчера стоял театр, дымилась груда развалин. - Можно вернуть билет? - спросил я стоявшего на улице кассира. - Зачем же? Представление начнется вовремя. -Как это вовремя? Ведь метеорит... - У нас еще двадцать минут. - Кассир показал мне время на своих часах. - Но... - Будьте любезны, не задерживайтесь у кассы! Дайте другим получить билеты! - заволновались в хвосте очереди, которая успела выстроиться за мной. Пожав плечами, я отошел. Тем временем две большие машины сгребали обломки и вывозили их. Через несколько минут место было очищено. - Что, будут играть под открытым небом? - спросил я ардрита, который обмахивался программкой. - Ни в коем случае! Думаю, все будет как обычно, - отвечал он. Я умолк, раздосадованный, в убеждении, что меня дурачат. На расчищенную площадку въехала большая цистерна; из нее вытекла светящаяся рубиновая масса, похожая на смолу, и образовала довольно большую горку; в это пышущее жаром месиво тотчас воткнули трубы и принялись накачивать воздух. Месиво превратилось в пузырь, растущий с головокружительной быстротой. Через какую-нибудь минуту он был уже точной копией театрального здания, только еще совсем мягкой, колеблющейся при порывах ветра. Еще через пять минут свеженадутое здание затвердело; в этот момент метеорит разбил часть крыши. Додули новую крышу, и в широко распахнутые двери хлынул поток зрителей. Усаживаясь на свое место, я заметил, что оно еще теплое, но то было единственное свидетельство недавней катастрофы. Я спросил у соседей, что это за масса, из которой отстроили театр; оказалось, знаменитая ардритская дмесь (домодувная смесь). Представление началось с минутным опозданием. При звуке гонга зрительный зал погрузился во мрак, уподобившись колосниковой решетке с рассыпанными на ней тлеющими углями, зато актеры восхитительно засияли. Пьесу играли символическо-историческую, и я, правду сказать, мало что понимал, тем более что многое изображалось цветовой пантомимой. Первое действие вращалось в храме вокруг изваяния Друмы; группа юных ардриток венчала статую цветами и воспевала своих избранников. Вдруг появился янтарный прелат и прогнал всех девушек, кроме одной, самой красивой, прозрачной, как ключевая вода. Прелат замкнул ее в статуе. Узница пением призвала на помощь возлюбленного; тот вкатился и погасил старика. В эту минуту метеорит уничтожил купол театра, часть декораций и примадонну, но из суфлерской будки мгновенно подали резерв, да так ловко, что зрители, которые случайно кашлянули или моргнули, и вовсе ничего не заметили. Затем возлюбленные решили создать семью. В конце первого действия старца сбрасывают с раската. Когда после антракта подняли занавес, я увидел шар супругов и их потомства, который грациозно перекатывался под музыку то в одну сторону, то в другую. Появился слуга, объявивший, что неведомый благодетель прислал супругам охапку сепулек. Действительно, на сцену внесли огромный ящик; затаив дыхание, я смотрел, как его распаковывают. Но в ту самую минуту, когда поднимали крышку, тяжелый удар обрушился мне на темя, и я лишился чувств. Очнулся я на прежнем месте. О сепульках никто уже не говорил, зато погашенный в первом акте прелат, изрыгая ужаснейшие проклятия, кружил по сцене среди трагически пламенеющих детей и родителей. Я схватился за голову, но не нащупал никакой шишки. - Что со мной было? - шепотом спросил я соседку. - Простите? А, вас убило метеоритом, но вы ничего не потеряли, дуэт был из рук вон плох. Хотя, конечно, это скандал: за вашим резервом пришлось посылать в "Галакс", - зашептала в ответ любезная ардритка. - За каким резервом? - Я чувствовал, что у меня темнеет в глазах. - Ну, за вашим, за каким же еще... - А где я? - Как это где? В театре. Вам плохо? - Так я, выходит, резерв? - Ну да. - А где же тот я, который сидел тут раньше? Сидящие впереди начали громко шикать, и моя соседка умолкла. - Умоляю, одно лишь слово, - прошептал я тихо, - где эти... ну, вы знаете... - Тише! Что такое! Попрошу не мешать! - раздавалось все громче со всех сторон. Мой сосед, оранжевый от гнева, стал звать служителей. Уже не владея собой, я выбежал из театра, первым же эборетом вернулся в отель и тщательно осмотрел себя в зеркало. Я начал было приободряться, поскольку выглядел в точности так же, как прежде, но, присмотревшись внимательней, сделал страшное открытие: рубашка была надета наизнанку, а пуговицы застегнуты как попало - явный признак, что одевавшие меня понятия не имели о земной одежде. В довершение всего из носка я вытряхнул обрывки забытой в спешке упаковки. У меня перехватило дыхание, и тут зазвонил телефон. - Я звоню вам уже четвертый раз, - услышал я голос барышни из ККСК. - Профессор Зазуль хотел бы с вами увидеться. - Кто? Профессор? - переспросил я, с величайшим трудом пытаясь сосредоточиться. - Хорошо, а когда? - Когда вам угодно, хоть сейчас. - Тогда я еду к нему немедленно! - решился я вдруг. - И... прошу приготовить мне счет! - Вы уже уезжаете? - удивилась барышня из ККСК. - Да, приходится. Я как-то не того... просто сам не свой! - пояснил я и бросил трубку. Переодевшись, я сошел вниз. Последние события так на меня подействовали, что, хотя в ту минуту, когда я садился в эборет, метеорит развалил на куски отель, я, не поведя бровью, назвал адрес профессора. Он жил в пригороде, среди нежно серебрящихся холмов. Не доезжая до места, я остановил эборет, радуясь случаю прогуляться пешком после всего пережитого. По дороге я заметил приземистого пожилого ардрита, который неспешно толкал перед собой что-то вроде крытой тележки. Он вежливо со мной поздоровался; я ответил тем же, и мы пошли вместе. За поворотом показалась живая изгородь, окружавшая дом профессора; оттуда в небо плыли рваные клубы дыма. Ардрит споткнулся, и из тележки послышался голос: - Что, уже? - Нет еще, - ответил возчик. Я несколько удивился, но ничего не сказал. Когда мы подошли к изгороди, я увидел дым, который валил оттуда, где должен был стоять дом профессора. Я обратил на это внимание возчика, тот кивнул: - Ну да, тут метеорит упал, четверть часа назад. - Что я слышу! - воскликнул я, пораженный. - Какой ужас! - Домодувы сейчас приедут, - ответил возчик, - за городом они, знаете ли, не слишком торопятся. Не то что мы. - Что, уже? - снова раздался скрипучий голос откуда-то из тележки. - Нет еще, - буркнул возчик и повернулся ко мне. - Вы не могли бы открыть мне калитку? Я машинально отодвинул задвижку и спросил: - Так вы тоже к профессору? - Угу, вот привез резерв, - подтвердил возчик и начал поднимать крышку тележки. У меня перехватило дыхание при виде большого, старательно перевязанного свертка. В одном месте упаковка была надорвана; оттуда таращился на меня живой глаз. - Вы ко мне... а... так вы ко мне... - заскрипел из пакета старческий голос, - я сейчас... я мигом... прошу вас пока в беседку... - Да... да... иду... - отозвался я. Возчик покатил свою поклажу дальше, а я повернулся, перемахнул через кусты и опрометью понесся на космодром. Час спустя я уже мчался среди усеянных звездами просторов. Надеюсь, профессор Зазуль на меня не в обиде.